По ком звонит Огарев: «релоканты» XIX века напоминали нынешних

Со времен «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха биографии — популярный жанр, средство постижения смыслов политики, истории. «Сравнительные жизнеописания», Грибоедов/Огарев, надеюсь, помогут разглядеть проблемы и XXI века. Например, актуальную: отношение к релокантам.

Знаменитое «Мы ленивы и нелюбопытны. Замечательные люди исчезают, не оставляя по себе следов» — это вздох Пушкина по ненаписанной биографии Грибоедова. Недавняя книга Сергея Дмитриева «Последний год Грибоедова» восстановила «следы», хотя б на его роковом вираже, давшем старт «Большой игре». (Great Game — геополитическое противостояние России и Англии — началась именно с убийства Грибоедова). Дмитриев излазил Иран, когда это было совсем не мейнстрим. Во многих местах побывал первым русским, вообще первым европейцем после исламской революции 1979 года. Вывод его 750-страничного труда — Грибоедова убила интрига Британии. Заключив Туркманчайский договор с Персией, один из самых значительных и выгодных в истории Российской империи, Грибоедов не просто «выжимал» оговоренную контрибуцию (20 млн рублей), возвращал пленников, но и подошел к долговременному союзу с Тегераном, страшившему англичан. Британский лорд — хранитель печати Элленборо убеждал: «В Персии, как и везде, необходимо создать предпосылки, при первой необходимости начать широкую вооруженную борьбу против России. Не на берегах же Инда встречать врага». Победитель при Ватерлоо, в 1828 г. премьер-министр Веллингтон не отставал: «Мы выступим против и развяжем себе руки. Так или иначе, мы должны избавиться от России» (4 месяца до убийства русского посла)…

Успех дипломата, поправивший и лично-финансовое положение Грибоедова (премия 4000 червонцев за Туркманчай), восхищение России, переписывающей его «Горе от ума», встреча с Нино Чавчавадзе… Пушкин: «Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его среди смелого, неровного боя, была мгновенна и прекрасна».

Но на эту жизнь есть и другой взгляд, как бы их «коллеги». Читаем Николая Огарева: «Грибоедов, спасшись от ссылки посредством родственных связей, примкнул к правительству и на дипломатическом поприще наткнулся на случайную гибель. Но талант его и без того уже был погибшим: он высказал в «Горе от ума» все, а дальше ничего не мог развить в себе самом, именно потому, что он примкнул к правительству, этому гробу русских талантов и русской доблести».

В одном предложении «родственники спасли» и «примкнул к правительству»: был связан с декабристами, но не разделил их судьбу. События 14 декабря 1825 г. пока оставим, внимание к трамплину: Огарев от отягчающих обстоятельств идет к оценке «погибшего таланта». Тут вспомним строку «подсудимого» (Грибоедова): «А судьи кто?» Со школы зазубрив «Огарев — друг Герцена, соратник, поэт», самих его «стихов» мы не касались, по счастью. Но сейчас пробьем «защитный экран».

Герцена ругали за протаскивание на страницы «Колокола» жалких строк друга, потому для цитат в «Былое и думы» он их старательно отобрал. Так сказать, the best off:

Надменно выпрямив свой стан,

Куда-то кажет вдаль рукою

С коня могучий великан,

А конь, притянутый уздою,

Поднялся вверх с передних ног,

Чтоб всадник дальше видеть мог.

Это из поэмы Огарева «Юмор», типа его «Медный всадник». Вот что я назвал «защитный экран». Помести в один учебник с пушкинским это «с передних ног, чтоб видеть мог»… — и нет русской поэзии как жанра. В энциклопедии Брокгауза либеральнейший Семен Венгеров (линия полностью победивших почитателей Герцена) признал:

«Деятельность О. в качестве эмигранта не ознаменована ничем выдающимся; его вялые статьи в «Колоколе», экономические поэмы ничего не прибавляли газете Герцена. Отсутствие выдержки, усидчивости, беспредметная мечтательность, лень, привычка к жизни без определенной цели помешали творчеству О. развернуться в полном объеме…».

Выводя «Сравнительные жизнеописания» к проблемам сего дня, даем простой диагноз: «бездарь» стоит потраченных строк, ибо показывает не только важную персону российского кризиса, по сей день эпонима МГУ (Мордовского государственного университета им. Огарева) и много чего еще. Важнее разглядеть саму механику складывания судеб.

Воспетая в десятках книг, фильмов дружба-сотрудничество Герцена–Огарева рождена делом декабристов. Огарев: «1825 год имел для России огромное значение. Для нас, мальчиков, это был нравственный переворот. Мы перестали молиться на образа и молились только на людей, которые были казнены или сосланы. На этом чувстве мы выросли».

Их с Герценом связала священная «аннибалова клятва»: месть за декабристов, ненависть к российской власти. 100 лет зубрили Ленина: «Декабристы разбудили Герцена». Но сюжет не в том, что разбуженный Герцен толкает: «Эй, Огарев! Проснись и поклянись…». Популярные ныне проклятия «декабристам-масонам» делают плоским и упрощают сюжет XIX века до уровня «мама мыла раму», «Букваря по истории России» для класса коррекции.

О кризисе-1825 публиковал обширные очерки. Изложим тезисно. Уделив крестьянам в манифесте по случаю победы над Наполеоном одну строку — «крестьяне, добрый наш народ, да получат мзду свою от Бога», — Александр I материализовал эту «мзду» военными поселениями. Все царские преференции, 90% царского времени, внимания достались Европе, Священному Союзу, полякам. Декабрьская «замятня» была бы, даже если бы некий добрый волшебник вывез в «голубом вертолете» из России всех заговорщиков. Первая обязанность монархов — явить наследника («король умер, да здравствует король!»). Заигрался с польской фавориткой, наследников не завел? Поправимо: есть братья. Но прятать отречение Константина, спровоцировав хаос переприсяги, — преступление. Поверим Пушкину. Он «принимал всю историю России как нам дал ее Бог», но на Александре все ж не сдержался: «Властитель слабый и лукавый, / Плешивый щеголь, враг труда, / Нечаянно пригретый славой, / Над нами царствовал тогда». На аналогию с Горбачевым тут работают моральные и даже, пардон, физиологические черты…

Но громадна разница реакций на позорный кикс российской власти. Грибоедов: арест, допросы. Увольнение наместника Кавказа Ермолова (начальник, покровитель) — удар по карьере, но Грибоедов продолжил службу. Триумф Туркманчая.

Огарев: богатейший помещик страны, после эмиграции через родню крохи (часть крестьянских оброков) доходили и до Лондона. Гомерически бездарные вирши Герцен брал в «Колокол» не только из-за общей «аннибаловой клятвы» — общей, так сказать, стала и жена Огарева; жили вместе, дети — вроде Герцена. Извиняет того, что ранее с предыдущей женой Герцена так же жил социалист Георг Гервег, а Герцен грозил Гервегу… судом международной демократии. Смысл припоминать это здесь? Тот же Герцен — о Екатерине II: «Ее историю нельзя читать при дамах!» (неприлична, много-де любовников). Только сочетание слов и жизней дает сей аромат…

До переименований в Москве были улицы Герцена и Огарева. Более того, они пересекались! Чем не место для «тематического» свингерского клуба на их углу?

Ну и финал… Растоптав талант Грибоедова, о его смерти Огарев выразился: «на дипломатическом поприще наткнулся на случайную гибель».

Справка: Огарев умер в Лондоне, пьяным свалившись в сточную канаву.

Сто, триста царских, советских, путинских пропагандистов не придумают такого. Впрочем, советские вычеркнули прилагательное «сточная»… Мой вопрос: а какие еще канавы там были, кроме сточных? Плюс намекнули (крайнее пьянство Огарева не спрятать) на эпилепсию. Нет, Березовский, висящий на шарфе недалеко от той лондонской канавы, — античный герой, Перикл в сравнении с нашим «поэтом». Сама клевета тут бессмысленна. А ключ к тем жизням, что грязней грязного поклепа? Опять же в строках «героя»: «(Грибоедов) ничего не мог развить в себе именно потому, что примкнул к правительству, гробу талантов и доблести». А «примкнуть» к лондонскому «Колоколу» — гарантия. Любому, даже огаревского уровня.