Востоковед Руслан Курбанов объяснил, почему Дагестан оказался легкой мишенью для радикалов

В воскресенье вечером в Дербенте и Махачкале террористы напали на два православных храма, синагогу и пост ДПС. Cреди нападавших оказались сыновья и племянник главы Сергокалинского района Дагестана Магомеда Омарова, до этих событий – секретаря дагестанского отделения «Единой России» (он был экстренно исключен из партии). Почему именно Дагестан в очередной раз становится очагом нестабильности и как среди террористов оказались дети местной элиты? Эти вопросы мы обсудили с востоковедом Русланом Курбановым.

–​ Почему именно Дагестан снова был избран в качестве мишени для атаки террористов, а не какая-либо другая республика Северного Кавказа?

– Дагестан – самая крупная республика Северного Кавказа. Здесь огромный клубок межнациональных, межконфессиональных связей, в которых власти порой не могут сами разобраться. Здесь огромное количество адептов радикальных течений ислама, которые еще не выявлены. В отличие от соседней Чечни, где присутствует одна национальность, один язык, выстроена четкая система управления, что позволяет властям эффективно контролировать общественные настроения, в Дагестане довольно рыхлая политическая структура. В республике как минимум 60 разных языков, разные модели политического поведения: равнинные народы Дагестана ведут себя иначе, чем высокогорные. У нас 5 разных традиционных форм ислама, которые существовали еще до присоединения Дагестана к России. Отношения между ними тоже очень сложные. Муфтияту достаточно сложно контролировать молодежь, принадлежащую к другому религиозному направлению. Искусственный интеллект, электронные формы коммерции, открытый выезд за рубеж, возможность для молодых людей контактировать с выходцами из Афганистана, Пакистана, Сирии, Ирака – все эти связи и влияние на молодежь радикальных идеологий невозможно отследить. К тому же в Дагестане очень высокий протестный потенциал из-за чувства социальной несправедливости, из-за игры на исторических обидах со стороны внешних сил. Именно Дагестан сегодня оказывается самой легкой мишенью, учитывая огромное количество приезжающих туристов, что делает крайне сложным контроль за ввозом оружия, взрывчатки, запрещенных веществ.

–​ Можете пояснить, о каких пяти традиционных формах религии идет речь?

– Еще до присоединения к России в Дагестане существовало пять разных форм ислама, которые являются для него традиционными. Там сложилась община суфийского ислама, салафитская школа, которая также исторически существовала до присоединения Дагестана к России. Салафитские и суфийские ученые вели между собой дискуссии. Существовала также школа правоведов, знатоков мусульманского права. Четвертое направление – это реформаторы. Пятая версия ислама – это шиитская община. Эти 5 мусульманских общин, которые немного конкурируют друг с другом, просуществовали все советские годы и существуют и сегодня. Отношения между ними сложные, и для того, чтобы купировать угрозы дестабилизации в самом начале, нужна хорошая команда специалистов. В Дагестане было несколько вспышек насилия и агрессии между этими религиозными общинами на почве неприятия друг друга, и их повторение не исключено в будущем.

– Среди террористов оказались сыновья и племянник главы одного из районов. Раньше считалось, что в радикальный протест уходят в основном представители беднейших слоев общества, у которых нет работы и перспектив. Выходит, это не так?

– Молодежь требует ответов на вызовы, стоящие сегодня перед дагестанским обществом. Это массовый наплыв туристов, это события в Палестине. Радикализация касается всех слоев общества, включая семьи политической элиты Дагестана. Внутри семей чиновников, на уровне глав районов, городов и даже членов правительства этот раскол существует. Внутри этих семей есть молодые ребята, которые могут симпатизировать радикальным трактовкам ислама. Это не единственный случай, когда представители «золотой молодежи» брали в руки оружие. Например, несколько лет назад семья дочери бывшего министра культуры приютила двух боевиков. Силовики штурмовали дом бывшего министра культуры Дагестана, было много погибших и среди силовиков, и среди тех, кто находился в доме. Были случаи, когда во время штурма погибали сыновья бывших министров, ставшие боевиками. Эти трагические линии разлома прошли через многие дагестанские семьи, между поколениями.

– Благополучная «золотая молодежь» тоже уходит в эти радикальные течения?

– Конечно. Сыновья профессоров, министров, мэров, глав администраций, депутатов попадают под влияние. Или они уходят в наркоманию, бросая вызов традиционному укладу, или в такую радикализацию. Происходит поляризация, уход молодежи в крайности. Эффективно справиться с этим пока не удается. Надо выводить работу на новый уровень.

В Дагестане существует обостренное чувство ущемленной справедливости, исторической, политической и социальной. Все политические посты распределяются между 200 семьями, все бюджетные деньги распределяются тоже между ними. Эти семьи забетонировались в политической элите и не дают молодежи возможности построить свою карьеру, заработать деньги. Уровень коррупции страшный, несмотря на глубинные чистки, которые были произведены при прежнем главе Владимире Васильеве. Все эти чудовищные перекосы, нерешенные проблемы, коррупция, чувство ущемленной справедливости – все это вынуждает дагестанскую молодежь кидаться в крайности. На эти вызовы, которые стоят перед кавказской мусульманской молодежью, должна отвечать очень профессиональная команда. Муфтият с этим не справляется, потому что в его компетенции только духовные вопросы. Здесь надо решать вопросы политические, карьерные, партийные, межгосударственные. Эти события должны стать очередным звонком для властей, что система работы с молодежью, патриотического воспитания нуждается в очень глубоком реформировании.