Работа в трубе, спасение заложников: дипломат Бакланов рассказал об ужесточившихся условиях дипломатической работы

В России 10 февраля отмечается День дипломатического работника. В меняющееся время у внешнеполитических работников возникают новые вызовы, которые по-прежнему нужно оперативно решать. «МК» в преддверии профессионального праздника бойцов внешнеполитического фронта поговорил с заместителем председателя Ассоциации российских дипломатов, бывшим послом РФ в Саудовской Аравии, профессором ВШЭ Андреем Баклановым об особенностях профессии.

— Искусство дипломатии очень древнее, но каждое время привносит в эту сферу что-то новое. На ваш взгляд, Андрей Глебович, как изменилась российская дипломатия за последние пару лет?

— Дипломатическая служба действительно меняется. Если брать последний период времени, то ужесточились условия для проведения нашей дипломатической работы в странах коллективного Запада. В численном отношении сократились посольства. Осложнились условия ведения работы внутри этих стран, потому что, как правило, устанавливаются дополнительные ограничения по въезду и передвижению.

В целом среда становится более сложной. Ограничения есть и в отношении возможности выступать перед местным населением. Раньше такая политическая разъяснительная работа велась, но сейчас она сводится к минимуму.

Если брать чисто дипломатические моменты, то здесь тоже происходят изменения, осложняющие нашу работу. Во-первых, ужесточился режим предоставления необходимых разрешений для въезда наших дипломатов, выдачи виз. В первую очередь это начали США, ну и ряд стран ЕС. В этом ряде государств количество посольств уменьшилось, а объем работы увеличился.

Такая обстановка требует более ответственной работы в отношении получения информации. Речь-то идет о том, что это фактически недружественные страны, от которых можно ожидать неприятностей в военном отношении. Они участвуют в помощи националистическим профашистским элементам на территории Украины. В связи с этим условия работы осложнились.

Но это мы говорим о мейнстриме в отношении официальных властей этих государств. Что касается среды профессионально подготовленных людей, экспертов, то здесь во многом все наши каналы остались. Они в какой-то мере компенсируют вопрос получения информации профессионально подготовленной категории специалистов стран Запада через параллельный официальной дипломатии канал связи. Скажем, по ближневосточным вопросам по линии официальной дипломатии практически все свелось к обмену мнениями в ООН, Совбезе (то есть в Нью-Йорке). Другие каналы, которые были раньше (спонсорство, участие в группе четырех международных посредников — Россия, США, Евросоюз и ООН), приостановлены. Но по линии неофициальной дипломатии у нас эти каналы остаются.

Вот недавно нас даже приглашали для этого в Швейцарию — мы провели консультации с американскими специалистами (группой, которая возглавляется послом Джеффри). Есть возможность получения представлений о том, что их беспокоит, что они считают теоретически возможным, чтобы снизить накал напряжения на Ближнем Востоке, и так далее.

Мы поставили вопрос о том, чтобы вновь вернуться к взаимодействию на официальном уровне. Американцы же сказали, что экспертное сообщество было бы не против, но официальный Вашингтон возражает. Вот такие неблагоприятные условия для возобновления политического диалога даже по тем направлениям, где он требуется.

Есть вопрос, который мог бы быть нами совместно рассмотрен, — это обеспечение безопасности транспортных коридоров, включая Красное море. Но этого нет. Официальное взаимодействие прекращено.

Еще одна особенность заключается в резком расширении диапазона нашего взаимодействия со странами Арабского Востока, Азии, Африки, Латинской Америки. В общем, то, что сейчас называется большинством Земли. С этими странами у нас расширяются связи не только на двусторонней основе, но и увеличивается количество желающих вступать в БРИКС. Это получается компенсация ООН и тех организаций, где заблокирована нормальная работа со стороны Запада. Мы создаем альтернативные организации, но делаем это не на антиамериканской основе, а на альтернативной.

В целом нашим дипломатам приходится быть более собранными, увеличивается рабочий день, нагрузка на консульских работников. Усложнились условия работы, это предъявляет новые требования к нашим дипломатам. Но наша дипломатическая служба с этим справляется.

— Вы коснулись вопроса Ближнего Востока. Именно на этом примере, особенно сейчас, становится понятно, что дипломатия — это еще и опасная работа. Вам в вашей дипломатической карьере приходилось сталкиваться с какими-то нештатными ситуациями?

— Последние 20–30 лет работа на Ближнем Востоке была сопряжена с повышенной опасностью. Нашим дипломатам в Багдаде приходилось работать в условиях бомбардировок, ракетных обстрелов. У них даже было своеобразное ноу-хау в дипломатии. Во время обстрелов приходилось работать в специальных условиях: после ремонта посольства осталась огромная труба из прочного металла, и дипломаты туда приходили работать, а потом возвращались в здание, которое, слава богу, уцелело.

Увеличились опасности, связанные с угрозой физического нападения. Как вы помните, на нашего посла Андрея Карлова в Анкаре было совершено нападение, он был убит. Лично мне пришлось в марте 2001 года решать вопрос, связанный с вызволением наших заложников, которые были захвачены на борту нашего самолета, который летел из Минеральных Вод. Захватили этот самолет террористы. Он совершил посадку по пути следования (по требованию террористов) в талибский Афганистан (движение «Талибан» признано террористическим и запрещено в РФ. — «МК»). То есть перегоняли к бандитам, чтобы пассажиры стали заложниками в бессовестной политической игре.

Удалось этот вопрос решить с властями Саудовской Аравии. Дескать, нужно приземлиться, для того чтобы заправить этот самолет. Королевству удалось сделать так, что самолет не вылетел дальше в Афганистан. Вместо этого была проведена операция (с учетом опасностей, которые угрожали экипажу, потому что террористы рвались в рубку, где забаррикадировались наши летчики). В это время пришлось провести штурм. Освободили заложников с минимальными жертвами (погиб только один человек). Остальные же были освобождены и отправлены обратно на территорию РФ.

Конечно, пришлось провести бессонные ночи для решения вопроса. Был создан штаб в посольстве по вопросу освобождения наших заложников. В таких новых условиях приходилось работать, но нам удалось это сделать. Эта работа была отмечена государством в плане наград и благодарностей тем сотрудникам, которые в этом участвовали.

— Получается, таких историй происходит очень много, но для широкой общественности это остается как будто на втором плане. Не все знают об этих фактах. Бывает обидно, что подобные знаковые истории из дипломатической службы остаются на втором плане?

— Знаете, здесь мы за основу берем не цель дипломатам прославиться, а берем за основу целесообразность. Дело в том, что в той истории, которую я вам рассказал, где я возглавлял кризисный штаб, мы использовали ряд ходов (и в плане взаимодействия с местной стороной, и в плане разблокирования этого, и в плане работы против захватчиков самолета), которые мы не заинтересованы были разглашать. Такие случаи могут повторяться. И то, как мы эти операции проводим, не должно разглашаться и быть достоянием общественности. Поэтому это только постепенно, дозированно. Что можно — мы об этом рассказываем.

— После такой истории тем более странно, что в представлении многих людей дипломатия — некий гламурный мир со множеством приемов, встреч, переговоров… Справедливо ли такое восприятие и из чего еще состоит ваша профессия?

— Дипломатические приемы — это одна из частей нашей работы. И совершенно не главная. Это ежедневная работа не в виде приемов, а в виде проведения бесед чисто служебного плана: посещение Министерства иностранных дел, других официальных учреждений, встречи с людьми, представителями влиятельных политических сил. Работа состоит из разных направлений.

Первое — получение достоверной информации о том, что происходит в стране, регионе, и как это может повлиять на интересы Российской Федерации. Могут быть вопросы, связанные с дополнительной угрозой для нашей безопасности. Тогда надо вовремя предупредить.

Если укрепляются какие-то недружественные силы, то надо внести разумное предложение, что делать, как противостоять давлению, какие нужно предпринимать ответные шаги. Это большое искусство и большая сложность.

Я думаю, нынешняя ситуация требует от наших дипломатов, от нашей политики большей жесткости. Я, например, всегда к этому призываю. Есть такое трафаретное понятие «зеркальный ответ». Вот я возражаю против этого. В ряде случаев это бывает нужным, но в стране, в которой в свое время погибло 27 миллионов человек при всякого рода военно-политических осложнениях, надо реагировать не зеркально. Мы — великая держава. Надо реагировать более жестко. С тем чтобы неповадно было. Вот этого иногда в последние годы нам не хватало. Это надо преодолевать и равняться на тех, кто умеет достаточно жестко разговаривать, занимать жесткую позицию. Если давать попустительство каким-то вещам, то против нас будут предприниматься меры все более наглого характера.

Сейчас требуется не только профессиональный подход, но и повышенно жесткий. Многое сейчас куется на направлении противодействия нацистским элементам на Украине. Почему после Великой Отечественной войны мы 25 лет очень успешно развивались, быстрыми темпами? Потому что было мужественное военное поколение, и их пустили во властные структуры, туда, где требовались люди, умеющие принимать решения.

Нынешним ребятам тоже надо предоставить такие дополнительные возможности социального, политического, административного лифта. У нас порой не хватает людей, мужественно принимающих решения. Иногда бывает размякшее состояние общества. Новые условия требуют новых людей, подходов. Я, например, как профессор готов возвращающихся ребят брать на особый контроль, помогать им, для того чтобы они лучше и успешнее окончили учебные заведения, получили переподготовку и продвигались с учетом приобретенного и очень важного качества — умения собраться, принимать смелые решения.

— Кстати, о новых кадрах. Порой отечественную (да и не только) дипломатию уличают в некой кастовости, династичности. Насколько этот стереотип соответствует истине и часто ли в дипломатию приходят люди «с улицы»?

— Мы в свое время, когда я работал в Институте международных отношений, в каждом районе вели прием представителей трудовых коллективов (заводов, фабрик). Их мы специально набирали, чтобы обеспечить приток простых ребят на подготовительный факультет института, а потом они после хорошей подготовки поступали в учебное заведение. Таким образом обеспечивался приток рабочей молодежи. Наверное, к этой системе было бы неплохо вернуться. Она себя полностью оправдала.

Что касается детей дипломатов — это тоже очень полезный контингент, потому что они с детства читают какие-то газеты/журналы (в том числе иностранные), они слышат очень много, понимают. Эта среда дает возможность человеку по объективным причинам хорошо подготовиться. Ремесло дипломатической работы может передаваться, но может и не передаваться. Все зависит от самих людей, о которых мы говорим. Но целый ряд дипломатов — уже потомственные. И они очень хорошо работают. Кстати говоря, это очень работящие, самоотверженные люди.

При Шеварднадзе, когда была крикливая перестройка и в нашем руководстве было много демагогов, из-за которых распался Советский Союз, в МИДе была устроена провокационная кампания по исключению потомственных дипломатов или детей ответственных работников. Начали искусственно и с большим сожалением их исключать. Это, конечно, была не национальная провокационная линия, совершенно враждебная интересам нашего государства.

Я думаю, больше никогда мы к подобного рода провокационным глупостям возвращаться не будем и не будем идти на поводу у провокаторов, каким был бывший министр иностранных дел СССР Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Но надо быть бдительными. Тогда мы такими не были. Надо давать принципиальную оценку таким вещам. А то иногда бывает, мол, прошло, сейчас этого нет, и слава богу. Да, сейчас этого нет. Но надо, чтобы у нас были твердые навыки, знания и принципы, чтобы не допускать подобного рода ошибок в будущем.

— В силу своей профессии я очень часто наблюдаю, как выступают отечественные и зарубежные дипломаты. И вот что я подметила: именно российские дипломаты обладают очень хорошим и тонким чувством юмора, в отличие от многих ваших западных коллег. На ваш взгляд, насколько востребовано чувство юмора в дипломатии?

— Да, это действительно правильное наблюдение. У нас в Институте международных отношений были очень популярны так называемые капустники, были спектакли, к которым студенты сами писали сценарии. Среди тех, кто писал сценарии и играл в таких спектаклях, было много наших дипломатов, включая министра иностранных дел Сергея Викторовича Лаврова. Ректор МГИМО участвовал. Это было характерно.

С большим чувством юмора выступал, наверное, самый знаменитый наш дипломат, который работал в ООН и Совбезе, Виталий Чуркин. Он вообще такой человек. В молодости его привлекали даже к съемкам фильмов как всесторонне одаренного человека.

Иногда, знаете, лучше как-то пошутить. Но это сиюминутно, разыгрывается на глазах. Если что-то попытаться восстановить, то так это уже звучать не будет. Чувство юмора — это элемент быстрой реакции на какую-то ситуацию. Но это очень важно. Нужно быть нескучным. Приходится говорить серьезные вещи, но это все относится к определенному контингенту, к которому мы обращаемся.

Очень важно, чтобы дипломатов всесторонне готовили. Чтобы и спортом занимались, чтобы были в свободное время дополнительные занятия драматического характера. Это очень важно, и это свойственно системе подготовки наших дипломатов. Это было, есть и остается.

— А бывают ли бывшие дипломаты? Или это навсегда?

— Дипломатическое сообщество объединено единой дипломатической ассоциацией. Возглавляет ее, что интересно, бывший заместитель министра труда и социальных вопросов Халевинский. Это наш дипломат, известный дипломатический работник. Его откомандировывали, и несколько лет он очень успешно работал в качестве заместителя министра труда и социальных вопросов, курировал блок нашего взаимодействия по этим вопросам с иностранными государствами и вопросы миграции.

Сейчас он возглавляет нашу дипломатическую ассоциацию, хорошо знает и дипломатическое ремесло, и работу других ведомств, и других загранпредставительств. Вот эта ассоциация объединяет дипломатов, мы проводим мероприятия, используем экспертный потенциал и тех, кто работает, и тех, кто ушел в отставку.

У нас, кстати, в дипломатии не выходят на пенсию, а именно уходят в отставку. Это немного другой статус, который позволяет людям чувствовать себя продолжением профессии. Он в отставке, но продолжает быть тем, кем был. Советник 1-го класса, или советник-посланник, или посол. Это еще более облегчает органическую связь тех, кто занимается активной работой, с теми, кто уже перешел в экспертную сферу.

— Что бы вы посоветовали тем молодым людям, которые мечтают связать свою жизнь с дипломатией?

— Кто хочет — пусть связывает. Они не пожалеют. Работа эта очень интересная. Отмечу один момент: представим, что перед нами низовой дипломат (атташе, третий секретарь), который находится за рубежом. Например, он стал обладателем какой-то очень интересной и важной информации для Москвы (для Министерства иностранных дел, а возможно, и для политического руководства). Эту информацию он приносит в посольство, докладывает своему руководителю, потом она передается советнику-посланнику, рассматривается послом. Если посол считает, что информация заслуживает внимания, то он ее дополнительно обрабатывает (получает дополнительные сведения), и в тот же день эта важная информация может быть доложена оперативным путем в Москву. И она может быть направлена кому угодно, вплоть до высшего руководства страны.

При всем уважении к другим профессиям, трудно представить где-то еще, чтобы молодой сотрудник мог сделать такое, что будет доложено руководству страны в тот же день. В дипломатии это возможно. У меня самого бывали такие вещи. Это дополнительный моральный стимул для того, чтобы быть полезным. Ты иногда видишь совершенно потрясающие результаты своей инициативы. Она может уйти очень далеко вверх и оказаться очень полезной для интересов нашей страны или для предупреждения. Это аналитическая работа, самостоятельная работа. Дипломату выделяют отдельный участок, где он хозяин положения. От него зависит, что посольство будет знать по данному направлению.